Немийцы [СИ] - Баса

меня — фон, пустота.

— Дим? — она не закрыла дверь, стояла без движения, как испуганная добыча. Да, она редко видела меня в подобном состоянии. Я не часто срывался, но если срывался, людям поблизости становилось туго.

Внутри у меня огромное черное чувство и оно командовало что-нибудь взять и разгромить: стол, стул не важно что. Главное изменить что-то. Не в состоянии избавиться от этого черного чувства, оно давно поселилось во мне с тех, пор как оставил своего Бастарда, вообще с тех пор, как познакомился с ней. Да лучше бы никогда не знал ее… задолбали эти эмоции.

— Дим? — карие глаза были испуганы, как в тот раз, когда спас Юлю, и она впервые увидела меня зверем. — Почему ты опять такой? Тебе плохо?

Бесила ее забота, волнение. Я не мог ответить ничем. Помнил мать и отца, как отец с таким же холодом отвечал матери и, как она рыдала после очередной новости о его любовнице.

Но я тоже не в состоянии себя перебороть и ответить на эмоции Юли. Я теперь немного понял отца и тот момент, когда он хотел развестись по-хорошему и дать себе, и матери свободу. Мать не пошла на это, оставила его и себя связанными.

— Собирайся! — поднял голос. — Я уезжаю, ты со мной или нет?

— Конечно, — Юля захлопнула дверь и решительно прошла по гостиной.

Собрались очень быстро, никому не стал сообщать о планах. Еще отчитываться перед кем-то.

* * *

Закинул наши сумки в багажник Ретса, машин на парковке осталось немного. Вон автомобиль гниды Ангельского, на котором Аня прикатила. Херакнул дверцей багажника, захлопывая.

— Дим? — испуганно спросила Юля и схватила меня за локоть.

На что я гневно вырвал, я терпеть не мог чужих прикосновений. Только Ане было разрешено меня касаться, а она никогда добровольно не касалась, наоборот всегда, мать ее, избегала нашей близости. БЕСИТ!

— Живо в машину! — приказал.

Я будто ослеп от этой черноты в теле и перед глазами, ничего не видел. Юля поспешно уселась на пассажирское сидение. Я резво устроился за рулем, врубил мотор, на что протяжно заревел двигатель. В этот же момент разглядел в лобовое стекло, как по асфальту парковки между автомобилями шел Польски. Он руками что-то показывал и явно что-то произносил, потому что губы его открывались, закрывались.

Пошел к Бастардам в ад!

Резко дал заднюю с пробуксовкой на месте. Юля взвизгнула, не успела пристегнуться, пора было показать, что я люблю быстрые, мать ее скорости. Аня это всегда знала и пристегивалась, а попутно орала мне на ухо, какой я придурок.

— Дим, ты чего? — я резко крутанул руль влево, выезжая с парковочного места и вновь заткнув тем самым Юлю. Опять поддал газу, тем самым проигнорировав Польски и его махание руками.

Один… два… пальцами вцепился в руль… три… нет… не могу уехать.

Резко по тормозам нажал, Юля пыталась привлечь мое внимание, на что я указал на сидение пальцем и произнес:

— Сидеть и не выходить! — двигатель заглушил, со злостью захлопнул дверцу.

Твою мать, как жарко от этого солнца, я в джинсах и футболке. В машине было прохладнее, от того что завывал кондиционер.

— Диман, ты куда так рано? — Польски стоял с руками растопыренными в разные стороны, а я быстро шагал в обратную сторону к парковке, которую успел проехать.

Вместо ответа правой рукой стянул энергию из воздуха и отправил голубоватые волны в ничего подозревавшего Санька. Его протащило и завертело вокруг своей оси в воздухе, а потом мордой по асфальту.

Я перешел на бег, пока Польски поднимался на одно колено.

Повторил кражу воздуха и вновь протащил тело Санька по неровному асфальту, головой пару раз прокатил его по неровной поверхности вплоть до бордюра, где начинался газон.

Подхватил одной правой за футболку распластанного на асфальте Санька. Когда поставил его двумя ногами на асфальт, то поудобнее ухватил жертву за одежду и прошипел сквозь зубы:

— Я иду ебло тебе бить!

Потащил жертву вверх к маленькому, двухэтажному зданию, спиной и головой его прислонил к острым кирпичам. Здесь нет народа.

— Я тебе, клянусь всевышними, пальцы перебью, если притронешься к ней! — шибанул Санька головой опять по зданию, заставив того бурно выдохнуть воздух с опозданием.

Нанес два удара в солнечное сплетение, на что Польски едва заметно вздрогнул и только.

— Ты что… ревнуешь ее ко мне? — расслышал сквозь слепое черное пятно повсюду. Ничего не видел, не слышал кроме этого ужасного чувства. Не знаю, что это ненависть, боль, одиночество кричало во мне.

— Ты говорил, что отпустил? — спросил он опять.

А я вновь сжал левую руку в кулак и замахнулся… бил и бил с огромным удовольствием по ребрам Польски, но друг почти не вздрагивал, пока я бил. Пресс он, к сожалению, успевал напрячь.

— Я, сука, отпустил! — ответил ему. Подтянул за ворот тело Санька и приподнял над уровнем земли. — Я блядь, отпустил! Ясно тебе! Она может быть с кем угодно, но ты так со мной не поступишь!

Есть у меня особенность — если формировать энергию в руке, увеличивая ее скорость, и не отпуская, то получится вот что. Я отпустил Польски на землю.

Санек стоял не двигаясь, голову чуть опустил, пряча глаза от меня внизу на зеленом газоне.

Мои руки от локтя до кулаков загорелись голубой энергией ветра, каждая клеточка тела насытилась, и я начал.

Раз — под дых, два — в печень, селезенку, в солнечное сплетение. Раз, два, лупил со всей доступной силой. Чувствовал как жар ненависти, боли, обреченности горел в сжатых кулаках, и я бил и бил невиновного человека. Его тело дергалось от моих мощных ударов. Один такой удар — и человек захлебнется в крови от внутреннего разрыва органа.

Мои удары были увеличены в несколько раз. Я никогда не пользовался этой способностью энергии ветра, только чтобы сто процентно убить соперника. Тело Санька билось спиной об стену здания, отчего со временем расслышал дребезжание стекол на верху от вибрации.

А я бил и бил, ощущал только капли пота на носу, лбу и на всем теле. Выбрасывал из кулаков энергию. Снова и снова.

Я нанес ему в общей сложности более пятидесяти ударов энергией по брюшной полости, пока окончательно не взмокла футболка от пота, пока дыхание не стало прерывистым и кислорода не перестало хватать в организме.

Только тогда я часто задышал, не помнил подобного состояния давно. Левую боевую руку наконец, прислонил к груди Санька, локоть заканчивался у него на животе (ощущал, как друг почти спокойно дышал